Вот моя деревня

Тяжело.

Тяжело жить в этом чувстве безграничной неопределенности. Еще вчера ты чуть ли не ногой открывал дверь во французский визовый центр, и тебе за это не только ничего не было, но еще и давали пятилетний шенген в нагрузку.

А как жить, когда судьба твоего отпуска зависит от того, насколько глубоко в лаборатории залезет в твою носоглотку медсестра, набранная по объявлению?..

Вы понимаете, я устал, честно. Я устал от чужих городов, я устал колоть этот лёд. Я хотел бы уснуть, но нет времени спать. Я просто хочу в отпуск, который заслужил. А у нас самолет вот-вот и ни виз, ни тестов, ни понимания, улетим мы или нет. Ну что вам ещё от меня нужно? Я и так живу по вашим дурацким протоколам и процедурам, выпустите меня уже подальше от этого информационного шума.

— Знаешь, я уверена, что всё будет хорошо, и мы всё-таки улетим!

— Ну… Я тебе, конечно, верю. Разве могут быть сомнения?! Я и сам всё это видел…

И так далее.

В общем так, рецепт самой лучшей каши, записывайте:

1. Вляпаться в пандемию и всеобщее сумасшествие;
2. Провести один отпуск в России;
3. Забыть, как выглядит море;
4. Переплатить за билеты;
5. Сдать все ПЦР-ы на свете, прилететь, купить пластмассовое ведёрко;
6. Наполнить его соленой водой, песок и камни по вкусу.

Еще же в аэропорту надо вести себя подобающе. Надо к табло подходить с таким видом, будто ты летаешь каждую неделю. С видом, можно сказать, отсутствующим, словно ни движение это вокруг тебя, ни очередь на упаковку чемоданов, ни рюкзак за спиной не имеют никакого значения. А я ведь за два года первый раз куда-то лечу, поэтому нет-нет и озираюсь, как дикарь.

У меня вообще день рождения скоро. Никому не говорите, но я специально так делаю, чтобы отпуск на стык между месяцами пришелся. Ведь лучший подарок — это смена бортового журнала. Туда летишь — один. Обратно — другой. Ещё бы времени кто дал полистать их. И всё-то в этом журнале новое, будто весь мир за эти две недели переменился.

Убедитесь, что ремни пристёгнуты, дышите нормально.

На третий день наконец-то верю, что отпуск начался. Я лежу в наших апартаментах поперёк двуспальной кровати и смотрю под прямым углом в открытое мансардное окно. Строго перпендикулярно. На меня капает не такое уж и редкое в этих краях явление — летний дождь, а в хлябях небесных носятся ласточки. Лежу такой себе обдуваемый зюйд-вестом и прочими ветрами, и мне хорошо.

«На закате спать нельзя!» — говорил папа, когда я был маленьким. Но теперь-то я вырос, уже мои дети спят в соседней комнате, и я считаю, что можно. На закате вообще можно всё, что угодно.

Иностранка ставит сумку перед носом у ребёнка, чтобы таким наглым образом забронировать лежак. Как можно, такое солнце сегодня, так дышится хорошо! Боже мой, да на здоровье, поцелуйте меня в мою задарскую жупанию, не надо грязи в такой день. Мы преспокойно расположимся в тени сосен на морском берегу, и когда приедет сборщик податей, живые позавидуют мёртвым.

А с местными поговорить, так и море тут — не море, а фуфло.

— Это, разве, пляжи? — говорят нам. — Камни какие-то, водоросли. То ли дело в Австралии! Вы не были в Австралии?.. Вот в Австралии — там да, другое дело! Не то, что тут.

Не знаю, как там в Австралии, не довелось пока. Но море здесь великолепное.

Очарование хорватских городов настигает постепенно и необратимо, особенно с наступлением вечера и отступлением солнца.

Как яйцо в утке, утка в зайце, а заяц в сундуке, в хорватских городах всего хорошего понемногу — тут и Корсика, и Италия, и совхоз имени Ленина. Шаг в сторону, и ты на центральной площади в Лукке. А промахнулся — и не то Айя-Напа, не то Геленджик.

Так зелено, что не расчихаться бы. Но даже поллиноз отступает из чувства противоречия.

А когда джин-тоника выпито столько, что французская поделка становится легко отличимой от стандартизированного бифитра, а чевапчичи с плескавицами лезут изо всех щелей — самое время узнать то, что не напишут в путеводителе. Как много нового открывается из одного только ужина с местными!

Теперь я знаю про корни ненависти хорватов к сербам, проникся историями, как друзья и родственники переставали общаться в гражданскую войну.

Денис, хозяин дома, жалуется:

— Включаю сербское телевидение, а они до сих пор называют нас «усташи»! А какой же я усташи?..

Действительно, при всем уважении, какой же из тебя ультраправый националист-шовинист, если вся твоя жизнь состоит из барбекю в саду да больной спины?

На примере шуток понял, каково оно, хорватское чувство юмора. Нормальное, сойдёт. А еще узнал, что Хорватия — это вообще большая деревня. Деревня с отличными дорогами. Здесь преспокойно соседствуют европеизация, криминал и оголтелый патриархат. Только попробуйте быть застуканным за женскими делами, соседи перестанут здороваться. Настоящий хорват только строит дом и пьет кофе.

И про нас им тоже интересно послушать. Давайте про литературу поговорим что ли? — думаю. Но нет, тема одна: Путин, Путин, Путин, Путин. А ведь всё равно милейшие люди.

Ах, просыпались ли вы когда-нибудь под семиутровый звон задарских колоколов?..

Видели ли вы синюю нитку гор, ломающую горизонт, будто Ариадна уронила свой клубок, и тот поскакал вдаль, рисуя прямо по-живому? Что это, утренние галлюцинации или просто возвращаться в реальность не хочется?

А видели ли вы хорватские туманы? Купались ли в них, как сахарная песчинка в пенке капучино?..

Про обратную дорогу я вообще могу долго. Несёшься в аэропорт Загреба на свой маленькой машинке, а тебя словно зажали левой кнопкой мышки и тащат через весь рабочий стол, усыпанный ярлыками, до которых руки не доходят разобрать. И летишь ты сквозь уходящие в никуда мосты, туманы и тоннели.

Летишь, чтобы вернуться.