Je suis Лермонтов

Мы несёмся по дорогам Ставрополья, мы — это мы, то есть Лермонтов, я и другие персонажи, мои вечные спутники. У нас каникулы, школьные.

— Жень, смотри! Это Эльбрус?!

Да какой-то же это Эльбрус, это шляпа какая-то, а не Эльбрус, эпигонская пародия. В смысле гора-то нормальная, но по сравнению с Эльбрусом — пшик. То ли дело Эльбрус. Эти две снежные пупырки, видные отовсюду.

Эльбрус — он такой. Куда ни плюнь с балкона, всё Эльбрус вдалеке отсвечивает. Если погода хорошая.

На семейном совете порешили так: живем в Кисловодске, но будем мотаться. Благо тут в среднем час в любую сторону. И такси, обязательно будем пользоваться такси, я все-таки в отпуске, могу позволить себе шалости человеческие.

И правильно сделал, ибо КавМинВодские таксисты — это отдельный класс персонажей.

Сажусь на пассажирское сиденье, и водитель презрительно отбрасывает мой плечевой ремень. Смотрю вопросительно.

— Меня оштрафуют, если увидят, что у меня люди пристёгиваются, — поясняет. — Скажут, что я водить не умею.

Хорошо, думаю, когда нет разметки, нарушить правила становится затруднительно.

— Смотри, — говорит. И тыкает пальцем в другую машину. — Видишь?

— Вижу, — говорю.

— Баба за рулём. Баба, сто процентов. Или не местный.

— Улица какая красивая, — перевожу я тему.

— Санатории советские. Да, мои дети и ваши дети строили ещё. А сейчас все хозяева захватили, шпингалет повесили и думают, что все им принадлежит.

Ну, это он загнул, конечно. Мои дети если только из лего что-то построить могут, слишком маленькие.

Пятигорское мороженое, а у меня горло болит. Уже полторы недели. Вышел за ним, пока туда-сюда, возвращаюсь, стоит пьяный перед подъездом, в домофон пальцами не может попасть. Открываю. Заходим в лифт, заполняю неловкую паузу:

— Опасно, — замечаю. — В такую жару-то.

— Мне по-другому нельзя, — говорит. — Работа такая, я ведь уборщик городской территории.

— Понятное дело.

— С матерью поругался, мириться иду, — откровенничает он. — А она не любит, когда я пьяный. Сам себя ненавижу.

— Удачи вам.

А тут и лифт доехал, двери открылись, и убежал мой собеседник так быстро, будто само существование этого лифта вгоняло его в стыд. Беги, думаю, с богом.

Идем на Кисловодский рынок.

— Убери фотоаппарат, а то тебе сейчас помидоры по семьсот рублей начнут продавать.

Да хоть по тыще, ты посмотри красота какая! Как в детстве, когда папа брал меня на рынок, к каждому продавцу обращался не иначе, как «земляк», и всё пробовал, пробовал… Но фотоаппарат всё-таки уберу.

— Простите, а клубника местная?

— Что? А, да, местная. Местная, двухместная…

Сказал и посмотрел на меня. И в глазах его тысячей мелких бесенят заплясали брызги медовых водопадов, как у любого адепта кавказских минеральных вод.

— А чурчхела вкусная?..

— Мои дети это кушают. Давай ещё, говорят, всё время кушают.

— А это что?

— Это рахат. Детям нравится, кушают всё время буквально.

Парк в Кисловодске чудесный. Только вот если канатка еще не запущена, а погулять наверху хочется, можно на машине доехать до олимпийского комплекса через колдобины и ремонт дороги. Осторожнее, если машина своя, за ней возвращаться придется. Еле-еле уговорил таксиста поехать за три цены.

Идет стадо овец прямо наперерез. Таксист, как больной, сидит и повторяет мантру:

— Вот бы маленького схватить и на мангальчик, они самые вкусные, мясцо молоденькое. Ам-ам!

Ну вот, взял и всё испортил, сволочь.

Тут еще ветер налетел, снег, град, темнота, машину подбрасывает на каждой кочке. И сразу настроения какие-то фатальные: кто-то приезжает в Кисловодск подлечиться, а я своё пристанище здесь найду последнее. Хорошо хоть постарше Лермонтова буду, жизнь повидал, можно сказать.

Зато когда в парке жарко и солнечно, тела отдыхающих разбросаны по лавкам, как в третьем круге ада Данте. Валяются на выцветших скамейках, рискуя подцепить занозу. Впрочем нет, не Данте, это Босх в чистом виде. Половина одетые, половина в чем мать родила, ну что за бардак. Мда, господа, с вас должен быть писать гравюры сам Гюстав Доре. Будете долго лежать под солнцем, облезете, как кисловодские остановки общественного транспорта, с которых лоскутами свисают ленты старой краски.

На таксистов отчаянно продолжает везти.

— Ну что, как там Ливерпуль? — спрашивает один меня. — Я считаю надо на фору заносить, причем минус полтора точно по итогу, а на первый тайм думаю вообще два с половиной, но с возвратом, аккуратно.

А я еду и думаю, хорошо, что ехать всего четыре километра, мои двести пятьдесят грамм коньяка «Кисловодск» этих рассуждений долго не вынесут.

Завтра в Пятигорск поедем, бараньих языков на рынке перехвачу. А послезавтра в «Снежинке» надо пообедать, там пончики дают. Жалко только пудры маловато, надо пакет бумажный, коричневый, весь в пятнах от масла и пудры побольше, чтобы на штаны высыпалась. Как раньше, когда деревья были выше.

А по ночам тут соловьи поют. Нормальные соловьи, не те, что по телевизору. Настоящие.